IV. Киргизская степная газета
С 1888 по 1902 год газета «Акмолинские областные ведомости», которую издавал генерал-губернатор Степного края, имела двуязычное приложение, носившее на казахском языке название «Дала уалаятының газеті», а на русском – «Особое прибавление к АОВ», а с 1894 года – «Киргизская степная газета» (во избежание путаницы мы будем использовать это название для всего периода существования газеты – прим. перев.)[1]. Приложение делилось на официальную и неофициальную часть: информировала казахов о позднейших административных указах и постановлениях, а неофициальная предоставляла корреспондентам и обычным читателям возможность сообщать о «домашнем и общественном быте киргизов»[2].
Редакция поощряла участие читателей, предлагая каждому три копейки гонорара за напечатанную строчку. Сыграл ли свою роль финансовый стимул или желание принять участие в дискуссии, но читатели-казахи сразу же приняли активное участие, присылая в газету статьи, письма, легенды, пословицы и стихи. Некоторые писали под своими настоящими именами, другие предпочитали выступать под псевдонимами. Хотя «Киргизская степная газета» находилась под контролем русских редакторов, на её страницах казахоязычные жители могли высказать свои взгляды с непривычной свободой. Уже в 1889 году Жусуп Копеев, стойкий защитник прогрессистского ислама и прав кочевников-казахов, поблагодарил газету за то, что она позволила ему опубликовать свои письма и стихи «без изменений, без искажения смысла и без потери мыслей»[3]. Та готовность, с которой газета предоставляла площадку для казахоязычной интеллигенции, беспокоила некоторых русских востоковедов. Николай Остроумов, издатель другой газеты, «Түркiстан уәлаятының газеті» (при «Туркестанских ведомостях»), считал неправильным, что казахи столь свободно могут выражать своё недовольство на страницах «Киргизской степной газеты»[4]. Николай Ильминский, тюрколог и миссионер-христианин, возмущался, что «Киргизская степная газета» не просто выражает взгляды казахов, но и публикует их арабским письмом, что не позволяет русскоязычным читателям их отслеживать[5]. Вероятно, не следует удивляться, что эта газета издавалась в Омске – городе с высокой концентрацией политических ссыльных (народников), склонных выступать против любой политики царских властей и, стало быть, сочувственно относиться к страдавшим от дискриминации кочевникам-казахам и вообще казахоязычным жителям. Впрочем, на данный момент не вполне ясно, кто позволил «Киргизской степной газете» сохранять такую независимость на протяжении четырнадцати лет её существования; чтобы это понять, необходимы дальнейшие исследования. Ясно одно: тексты, опубликованные в «Киргизской степной газете» стали важным событием в казахской истории.
По ряду вопросов между писавшими в газету почти не было разногласий: многие, к примеру, осуждали дурное обращение с женщинами, особенно обмен юных девушек на скот (калым). Наблюдался консенсус и по вопросу о грамотности – никто не спорил, что неграмотность кочевников-казахов делает их более уязвимыми перед лицом татарских мулл, торговцев-сартов и русских властей. Но мнения расходились по вопросу о «хорошем образовании» для неграмотных кочевников – некоторые выступали за медресе, другие были сторонниками русских школ. Не было единого мнения и по поводу нового феномена, джатаков – разорившихся кочевников, которые потеряв свой скот, зарабатывали на жизнь наёмным трудом. Некоторые постоянные авторы отстаивали официальную позицию царского правительства: кочевники должны осесть на землю, освоить земледелие и, если это необходимо, стать джатаками. Другие, например, писатель и мулла Жусуп Копеев, утверждали, что казахи не должны отказываться от кочевого образа жизни. Копеев, находившийся под влиянием туркестанской философии джадидов, заявлял, что кочевники-казахи должны вложиться в образование, сделать животноводство более профессиональным, и оказывать помощь нуждающимся членам общины. Копеев не желал, чтобы кочевники становились джатаками, обрекая себя на жизнь в бедности[6].
Одним из самых активных авторов был человек, вероятно, писавший под множеством разных псевдонимов: Кыр Баласы, А.Н., Габдрахим Алашбаев, Кошпели Казакбаев и, возможно, А. Курманбаев. Лишь количественные методы стилометрии могут позволить определить, являлись ли все эти авторы одним и тем же человеком. Но и простое внимательное чтение различных статей, написанных этими авторами, показывает, что у них был общий словарный запас и набор интересов. Все они защищали принцип меритократии: ру басы, администраторов и судей следует выбирать на основании их мудрости, честности и образования. Кроме того, они предупреждали казахов, чтобы те не отказывались от таких традиционных ценностей, как порядочность и честность, в пользу тщеславия и хвастовства. Эти принципы будут знакомы читателям Абая: в своих поэтических и прозаических произведениях он будет защищать эти принципы во многом теми же словами.
Вышеназванные участники дискуссии придерживались одинаковых взглядов и по ряду других вопросов. Все были обеспокоены последствиями административных реформ, навязанных царским правительством кочевым казахским племенам в 1860-е годы. Одним из последствий этих реформ стало лишение власти биев, казахских племенных судей, которые на протяжении столетий разрешали конфликты и принимали решения о наказаниях. Учреждения, пришедшие им на смену, судили по российским законам и на русском языке; таким образом, в результате реформы казахоязычные кочевники оказались в очень невыгодном положении. Этих авторов беспокоили и политические последствия. В результате реформы чингизиды утратили своё традиционное первенство, и это привело к неслыханному соперничеству между вождями разных кланов. У власти оказались люди, которые достигли своих постов, подкупая избирателей и русских чиновников. Ещё больше усугубили положение отдельные беспринципные переводчики, пользовавшиеся знанием русского языка не для общего блага, а исключительно для собственной выгоды.
Наконец, вышеназванные авторы газетных текстов придерживались одинаковых взглядов на образование. Все они указывали на положительное влияние, которое оказал Ибрай Алтынсарин. Все они выступали за сохранение чистоты казахского языка (защиту его от татарского и сартского влияния) и за сопротивление обрусительной политике самодержавия. С другой стороны, они рекомендовали учить именно русский язык, а не персидский или арабский, чтобы казахи могли получить доступ к полезным знаниям и научной терминологии. Принимая во внимание сходные взгляды всех этих авторов, можно с большой вероятностью предположить, что за всеми этими псевдонимами скрывался один и тот же человек.
Одним из самых активных корреспондентов был Кыр Баласы («Сын Степи»). Первое письмо, присланное Кыр Баласы в газету в 1889 году, стало самым важным его текстом за последующие десятилетия и даже столетия. Главной темой письма были сетования на отсутствие на страницах газеты тех, кто мог бы внести самый ценный вклад в издание. Старые кочевники, знавшие и хранившие казахские обычаи и традиции, могли бы сыграть важнейшую роль, но из-за своей неграмотности они не могли даже прочитать написанное. Молодые образованные казахи владели полезными знаниями, которыми могли бы поделиться с другими, но слишком многие выбрали «грабить караваны… а не работать на общее благо»[7]. Могли бы принести большую пользу и казахские акыны, но самые знаменитые из них, например, «Шортамбай, Шоже, Орынбай, Найман-бала, Шернияз и сырым-керей Кулембай», тратили свой талант на восхваление могущественных людей, и новое поколение акынов, казалось, стремилось повторить эту ошибку. «Нужно ли киргизу доказывать силу этих певцов? Вспомним Черниаза [Шернияза], которого судьба решилась его словом, Чуже, который брал деньги от карымбаев [Карымбай – гоголевский Плюшкин] – скряг».
Сходство с некоторыми из стихов Абая бросается в глаза. В стихотворении под названием «Стихи – жемчужины меж слов», Абай писал, что акыны его времени «сердце запродав, сдавали язык в наём», чтобы угождать могущественным людям. В стихотворении «Если умер близкий — скорбен человек», Абай обличал акынов Шортанбая и Дулата за создание «пятен и заплат», а в стихотворении «К Кулембаю» (появившееся в каноне Абая только в 1933) издевался над акыном Кулембаем, ставшим бесполезным волостным управителем. За всю историю казахской литературы лишь два писателя критиковали акынов XIX столетия подобным образом – Абай и Кыр Баласы. Не могли ли они быть одним и тем же человеком?
Это предположение уже высказал в 1947 году Михаил Сильченко, советский исследователь, написавший несколько статей и книг об Абае и даже переводивший его стихи. По мнению Сильченко, содержание и общий тон письма Кыр Баласы были «тождественны» с текстами Абая, «осуждавшими» акынов XIX века, «искажавших историческую действительность».[8] Таким образом, заключил он, автором письма должен был быть знаменитый поэт Абай. Другие советские учёные выступили против выводов Сильченко; Хайржан Бекхожин (в 1949 году) и Михаил Фетисов (в 1961 году) оба заявили, что настоящий автор письма – «буржуазный националист Алихан Букейханов»[9].
А если мы предположим, что все эти советские учёные, несмотря на своё несогласие друг с другом, были правы одновременно? Могло ли так случиться, что они приподняли, намеренно или невольно, завесу над тем, что должно было храниться в тайне? Нельзя ли допустить, что Абай, Кыр Баласы и Алихан Букейханов были одним и тем же человеком? Как покажет наша статья, эта гипотеза вполне допустима.
Прежде всего, Букейханов почти наверняка был тем автором, который скрывался под псевдонимом Кыр Баласы и, вероятно, многими другими псевдонимами авторов «Киргизской степной газеты». Много лет спустя, в 1910 году, в статье «Киргизы»[10], Букейханов, писавший теперь под своим собственным именем, высказал те же культурно-политические взгляды, которые впервые были высказаны в публичном пространстве от лица Кыр Баласы и других людей, писавших в «Киргизской степной газете». Внук хана и, стало быть, чингизид, Букейханов выражал сильное беспокойство по поводу неграмотности кочевников-казахов и последствий реформ, навязанных царским правительством за много лет до этого. Букейханов выступал не только против чиновничьего произвола, но и против нарушений прав казахов во всех возможных аспектах – захвата их пастбищ, дискриминации их языка и религии. Однако, испытывая беспокойство по поводу продолжающейся обрусительной политики, Букейханов, вместе с тем, всячески убеждал казахов давать своим детям двуязычное образование.
Легко понять, как Букейханов мог стать регулярным корреспондентом омской газеты: в 1880-е и в 1890-е годы он подолгу жил в Омске, сначала как ученик гимназии, студент, затем как учитель. В то время Омск был средоточием русской культурной жизни: там было несколько университетов, техническое училище, женская гимназия и публичные библиотеки. В годы жизни в Омске Букейханов погрузился в русский язык и русскую культуру, и даже женился на дочери ссыльного народника, Елене Севостьяновой. В 1895-1901 годы вместе с многими политическими ссыльными, жившими в тех краях, он принял участие в научных экспедициях русского статистика Фёдора Щербины. Если в это время был казах, находившийся под влиянием ссыльных народников и русской интеллигенции, то это был Букейханов.
Более того, есть данные, что Букейханов изучал и переводил многие произведения русской литературы. В 1894 году, в 32-м выпуске «Киргизской степной газеты», был напечатан перевод одной из басен Крылова; автором перевода был некий Асылкожа Курманбаев. Спустя много десятилетий советские учёные изобразили Курманбаева реальным человеком, учеником Ибрая Алтынсарина, впоследствии директором школы в Лепсинске; в 1912 году в третьем выпуске журнала «Айкап» был издан отредактированный перевод той же басни, но, на этот раз, под псевдонимом Омбылык (то есть «гражданин Омска»). Если Курманбаев был реальным лицом, почему он не публиковал другие переводы? Самое вероятное объяснение состоит в том, что Курманбаев реальным человеком не был; это был псевдоним, пусть и не настолько очевидный, как Омбылык. Наиболее вероятно, что за обоими псевдонимами скрывался опять же Букейханов – единственный, кто активно сотрудничал и с «Киргизской степной газетой» в 1894 году, и с «Айкапом» в 1912 году. Любопытно, что советская исследовательница Ушкультай Субханбердина ошибочно приняла Асылкожу Курманбаева за А. Кунанбаева – ещё один пример учёного, соотносившего (намеренно или случайно) Букейханова с Абаем[11].
На этом данные об интересе Букейханова к переводу русской литературы не заканчиваются. В 1900 году, в 11-м и 12-м выпусках «Киргизской степной газеты», Букейханов опубликовал перевод «Суратской кофейной» Льва Толстого. В 1987 году советский учёный Абен Сатыбалдиев восхитился качеством перевода[12], но не назвал при этом имени переводчика, Букейханова – в послевоенном СССР тема его творчества стала запретной. В 1924 году Букейханов опубликовал под своим старым псевдонимом Кыр Баласы перевод «Хаджи-Мурата» Толстого[13]. С 1922 по 1927 год, работая в казахской секции Центрального издательства народов СССР (Центроиздата), он перевёл много других книг, подписываясь псевдонимами или чужими именами. Например, три книги, опубликованные Центроиздатом в 1926-1927 годы, вероятно, перевёл Букейханов, а не их официальный переводчик Турагул Абайулы (он же Турагул Ибрагимов), который, согласно архивным документам, во время их публикации всё ещё вёл жизнь степного кочевника в Чингизском уезде[14]. Ещё в 1914 году Букейханов, на сей раз выступая под псевдонимом «Н. Рамазанов», прислал русские переводы трёх стихотворений Абая для публикации в составе книги, изданной Лазаревским институтом восточных языков (Хотя биографы пытались превратить Нуха Рамазанова в реальную личность, его биография столь бедна, а смерть в 1914 году столь своевременна, что проще предположить, что это был ещё один из многочисленных псевдонимов Букейханова).
С 1888 по 1902 год Алихан Букейханов был, возможно, единственным казахом Степного края, который сочетал активный интерес к русской литературе с готовностью участвовать в общественных дебатах по стратегическим вопросам, влияющим на жизнь степных кочевников. Таким образом, весьма вероятно, что именно Букейханов был тем автором, стоявшим за многими псевдонимами корреспондентов «Киргизской степной газеты».
Тексты, которые под разными псевдонимами написал Букейханов, имеют немало общего с трудами поэта и философа, которого мы привыкли называть «Абаем», даже и помимо процитированного выше письма Кыр Баласы. Обратите внимание, например, на сатирические статьи, написанные под двумя связанными друг с другом псевдонимами, А.Н. и С.М.Ч. В своей статье о продажном чиновнике (болысе / волостном управителе), который думает, что его официальные обязанности состоят в том, чтобы «бесконечно пить кумыс и есть барашка пять раз в день», А.Н. вводит такого персонажа, как М.Ч., который тоже пытается занять выборную должность, но безуспешно, и теперь ходит за своим продажным другом[15]. А.Н., подобно другим воплощениям Букейханова, пишет с точки зрения человека, знающего казахскую культуру, но глядящего на неё извне. Порой, как в этой статьей А.Н., этот внешний взгляд даже откалиброван русской литературой, в первую очередь социальной сатирой Николая Гоголя и Михаила Салтыкова-Щедрина.
Спустя несколько выпусков Букейханов передал авторство М.Ч. Под этим псевдонимом он поднял вопрос о исчезновении старинной судебной системы биев: «В старые времена, если какой-либо казах хотел быть бием или общественно значимым лицом, он поступал на службу к знающему хану или бию и проводил много времени, учась их мудрости, изучая казахские обычаи (старый обычай Есим-хана, новый обычай Касым-хана». Чтобы компенсировать исчезновение прежней системы, С.М.Ч. отстаивал преимущества русского образования: «Гораздо целесообразнее было бы… учредить две-три стипендии при вновь открытом Томском университете, куда могли бы поступать молодые киргизы [казахи], окончившие Омскую классическую гимназию. Хороший плод от этих молодых людей ожидался бы как для пользы правительства, так и нашего народа»[16].
Более компактную версию статьи С.М.Ч. можно найти в одном из прозаических текстов Абая – Третьем слове, в котором Абай указывает, как важно, чтобы чиновники были хорошо образованы и не продажны. Третье слово, стилистически отличаясь от газетной статьи, пронизано, однако же, тем же идеями; повторяются даже некоторые фразы: «Волостных следует избирать из числа людей, получивших образование на русском языке… не каждому, кто победил на выборах, дано вершить правосудие… Не каждый бий помнит сейчас «Светлый путь», проторенный Касым-ханом, или «Старые истины», завещанные Есим-ханом».
Что произошло? Заимствовал ли поэт и философ, известный нам как «Абай», идеи и фразы Букейханова, или же они являются одним и тем же человеком? Как вы увидите из настоящей статьи, ответ на этот вопрос не является простым.
Для начала достаточно сказать, что имя «Абай» ни разу не упоминалось на страницах «Киргизской степной газеты». В нашем распоряжении лишь статьи и письма, написанные под различными псевдонимами, и все они, вероятно, были написаны Букейхановым. Тем не менее уже в советское время учёные говорили, что именно с «Киргизской степной газеты» началось творчество Абая (первым, кто сказал это, был, вероятно, Хайржан Бекхожин). И хотя имя Абая ни разу не упоминается в этой газете, первые версии двух стихотворений, которые в настоящее время считаются частью канона его сочинений, «Лето» и «Вот и стал я волостным», были впервые опубликованы на её страницах. «Киргизская степная газета» была одной из важнейших площадок, где в XIX столетии происходил переход от устной импровизации (акындык) к письменной поэзии. Два стихотворения Абая были частью этого исторического движения. Их первые версии были опубликованы в феврале и марте 1889 года, без названия, и, в одном из двух случаев, без указания автора[17]. Автор первого стихотворения назвал себя Кокбай Жанатайулы, автор второго остался анонимным.
В обоих стихотворениях уже проявляются те черты, под влиянием которых Байтурсынов назовёт «Абая» первым великим новатором казахской поэзии. Оба они по-прежнему используют нерегулярный стихотворный узор, но написаны они с новой целью. Если бы первое стихотворение сочинил акын, оно рисовало бы лестный портрет богатого кочевника. Вместо этого оно лирически рассказывает о природной красоте летнего пастбища и гармоничной жизни кочевой общины. Второе стихотворение тоже могло бы быть хвалебным, а оно вместо этого сатирически описывает продажного чиновника, бегающего от одного своего избирателя к другому и всем им дающего лживые или уклончивые ответы.
Литературные критики могут заметить, что новаторское изложение темы в обоих стихотворениях было вдохновлено русской литературой, которую читал поэт. Возможно, это правда, но не менее важно отметить, что все тексты, которые мы в настоящее время приписываем «Абаю», пронизаны этим свойством: глубочайшее знакомство с предметом сочетается с взглядом извне. В 2008 году биограф Абая Николай Анастасьев согласился с тем, что именно это свойство было отличительной чертой текстов Абая и предположил, что для его развития недостаточно было читать книги – необходимо было более радикальное изменение условий жизни, например, путешествие или переезд[18].
Другими словами, литературные произведения иногда могут говорить сами за себя. Хотя на настоящий момент нет никаких внешних свидетельств, которые могли бы подтвердить личность человека, которого мы сейчас называем «Абаем», два стихотворения, опубликованные в «Киргизской степной газете», показывают, что автор путешествовал и своими глазами видел другие края и другой образ жизни. Поэт которого мы сейчас называем «Абаем», должно быть, был казахом, жившим в городе и лишь время от времени приезжавшим в степь. То, что сообщают нам эти два стихотворения, противоречит официальной биографии, всегда утверждавшей, что Абай вообще не путешествовал. Если бы «Абай» всегда жил в степи, он, вероятно, не заметил бы её природную красоту и уж точно не испытал бы потребность написать об этой красоте лирическое стихотворение.
Кто лучше подходит на роль этого анонимного поэта, чем Букейханов? Букейханов уже подростком оставил кочевую жизнь, получил русское образование в пансионе и провёл остаток своих дней, защищая и прославляя казахский язык и кочевой образ жизни казахов, вместе с тем много путешествуя по России и Туркестану.
В советское время эти две публикации в «Киргизской степной газете», были заклеймены как фальсификации, исказившие историческую действительность; по мнению советских исследователей, отрывки, повествовавшие о тяжёлой жизни кочевников, были вычеркнуты при публикации[19]. С чисто идеологической точки зрения советские исследователи были правы. Два стихотворения, опубликованные в «Киргизской степной газете», были написаны казахом XIX века, который не был марксистом. Но с литературно-исторической точки зрения утверждение советских учёных не могло быть дальше от правды. Темы стихотворений не были спорными в 1889 году, по крайней мере в контексте этой газеты, потому что Алихан Букейханов уже присылал статьи на те же самые темы – достоинство степных кочевников, продажность волостных управителей.
Таким образом, стоит задаться вопросом о сильно отредактированных версиях стихов Абая, вышедших в XX веке. Кто и когда редактировал стихи Абая, написанные в предыдущем столетии? Опять же, сами стихи дарят несколько подсказок. Например, опубликованное в 1933 году стихотворение, получившее к этому времени название «Лето», уже не было просто лирическим описанием красивого пейзажа и живущей там общины кочевников. В него были добавлены элементы социальной критики. Если стихотворение 1889 года изображало аул гармонично живущей общиной, версия 1933 года представляла его обществом, расколотым по классовому признаку (с нежеланными пастухами) и страдающим от бедности (голодный ребёнок, который просит мяса, старик, который надеется польстить баю и получить от него немного кумыса). Другими словами, стихотворение 1933 года свидетельствует не только о том, что оно изменилось, но и о том, почему оно изменилось. Вероятно, что изменения были совершены в советский период, что их внесли советские поэты, с целью добиться соответствия советскому представлению о том, что кочевые общины имели феодальную структуру, приводившую к сильнейшему неравенству.
Хотя публикации «Киргизской степной газеты» в 1889 году уже не считаются каноническими версиями этих стихов, именно они и являются аутентичными. С хронологической точки зрения именно они доказывают, что хотя бы некоторые стихи Абая действительно были написаны в XIX веке. Впрочем, что немаловажно, в 1889 году ни одно из этих стихотворений не приписывалось поэту, которого мы сейчас называем «Абай». Не называли их автором и «Ибрагима Кунанбая». Последний был упомянут в связи с первым стихотворением, но под более казахским именем «Ыбырай Кунанбайулы». Более того, он был упомянут не как автор, а как предмет стихотворения – богатый степной кочевник, расположивший свой аул в урочище Коббейт у реки Баканас. Уже в 1889 году встал вопрос, связано ли имя «Ыбырай Кунанбай» с каким-либо реальным человеком: спустя несколько месяцев после публикации стихотворения Жусуп Копеев послал открытое письмо в газету, в котором он наполовину в шутку задавал вопрос, существует ли кочевник по имени Ыбырай Кунанбай[20]. Возможно, мы никогда не узнаем, жил ли он на самом деле или был придуман. Но очевидно физическое свидетельство, навеки сохранившееся на страницах газеты: Ыбырай Кунанбай не был автором этого стихотворения, и никто из читателей газеты не называл его автором этого или какого-либо другого стихотворения.
Свидетельства стихотворений и статей, опубликованных в «Киргизской степной газете», всегда представляли собой проблему для учёных и биографов, и многие вообще пытались избежать обсуждения этой темы. Те, кто имел дело с этими данными, были вынуждены творчески подходить к вопросу, примиряя данные источников с официальной биографией Абая. В семейных мемуарах, собранных Мухтаром Ауэзовым для опубликованного в 1933 году собрания сочинений Абая, сын Абая Турагул рассказал, что отец вначале не относился к своей поэзии серьёзно, и записывал свои стихи на листках бумаги, подписываясь именем своего лучшего друга «Кокбай»[21]. Это сообщение показывает знакомство с тем фактом, что одно из двух стихотворений, опубликованных в «Киргизской степной газете» в 1889 году, было подписано человеком, называвшим себя «Кокбай Жанатайулы». Но ни одного другого стихотворения с подписью «Кокбай» найдено не было. Другими словами, сообщение Турагула, попавшее в официальную биографию Абая, по-прежнему остаётся спорным. Бекхожин и Фетисов, советские учёные, вслед за Ауэзовым, изучавшие страницы «Киргизской степной газеты», подошли к вопросу иначе: признав, что Букейханов писал в газету по крайней мере под одним псевдонимом, они предположили, что и Абай был популярным и влиятельным «публицистом» в той же газете[22]. Но данных, которые могли бы подтвердить утверждения Бекхожина и Фетисова, нет, а имя «Абай» на страницах газеты не встречается ни разу.
1889 год сыграл важнейшую роль в истории трудов Абая. Это был не только год публикации первых двух его стихотворений; в этом году в печати появились первые версии и других текстов, которые мы сейчас приписываем Абаю. Кроме письма Букейханова, написанного под псевдонимом Кыр Баласы, «Киргизская степная газета» опубликовала по крайней мере ещё два стихотворения, идеи и слова которых повторяются в канонических текстах Абая.
Одно из них, под названием «Весна», было опубликовано в апреле 1889 года и подписано «С.Г.»[23]. Без всякого сомнения, это прообраз стихотворения Абая, опубликованного в XX веке под названием «Весна пришла, от стужи избавляя». Более того, в казахской письменной литературе у этих стихотворений есть ещё один предшественник – стихотворение Ибрая Алтынсарина «Лето», опубликованное уже в 1879 году и обращавшееся к этим же образам пробуждающейся природы[24]. В то время как многие казахские письменные поэты продолжали придерживаться устных форм толгау, стихи С.Г. и Алтынсарина ввели в казахский язык четверостишие, или рубайят – поэтическую форму, обыкновенную в русской и персидской поэзии, но новую для казахского стихосложения. Но эстетическое новшество – не единственное доказательство того, что стихотворение С.Г. – прямой прообраз канонического текста Абая: образы солнца, перелётных птиц, скота, собак и бегущих детей в этих двух произведениях практически неотличимы.
Кто был С.Г., автор стихотворения? Некоторые учёные утверждают, что инициалы С.Г. указывают на Султана Газина, официально работавшего в газете помощником переводчика и одним из редакторов казахской версии. Но кем был сам Султан Газин? Вне всякого сомнения, речь идёт о ещё одном псевдониме: «султан» – не личное имя, а почётный титул. Более того, о Султане Газине очень мало биографической информации, за исключением ряда непроверенных утверждений. Есть только два аутентичных источника, восходящих к этому времени, которые позволяют идентифицировать Султана Газина. В 1890 году газета сообщила, что Динмухамед Султан Газин оставил свой пост в газете, поступив студентом в Императорский Томский университет. В 1895 году автор второго источника, русский этнограф Григорий Потанин, сообщил, что в его экспедиции в Кокчетавский уезд принял участие студент Петербургского университета Султан Газин[25]. Таким образом, единственные два исторических источника, сообщающие о Газине, содержат противоречивые сведения о его месте учёбы. Более того, Потанин в своём описании Газина утверждал, что последний родился в Каркаралинском уезде близ реки Токрау – в тех самых краях, где появился на свет Алихан Букейханов. Под влиянием этой информации многие биографы стали приписывать Султану Газину отдалённое родство с Букейхановым. Но за вычетом этих двух упоминаний имя «Султан Газин» больше ни разу не появляется ни в одном историческом источнике. Если принять во внимание, что с 1890 по 1894 год Букейханов учился в Петербурге, а в 1895 году вернулся в Омск, можно предположить, что «Султан Газин» — ещё один псевдоним Букейханова, и, другими словами, Букейханов был одним из редакторов и переводчиков газеты. Единственный способ проверить обоснованность этой гипотезы – внимательно изучить архивы газеты и личные бумаги Букейханова, если, конечно, они уцелели до наших дней.
В ноябре 1889 года Жусуп Копеев опубликовал длинное толгау, которое послужило прообразом ещё одного стихотворения Абая. В этом толгау Копеев, мулла-джадид, получивший образование в Туркестане, призвал казахов найти решение главных проблем, с которыми столкнулись их общины: праздность молодёжи, обнищание джатаков, и всеобщее отсутствие интереса к торговле и земледелию[26]. Копеев не был лириком: он хотел использовать письменную поэзию, чтобы поставить перед широкой аудиторией важные общественные вопросы. Самое дидактическое из стихотворений Абая, в XX веке получившее название «Восимистишия», позаимствовало все идеи из стихотворения Копеева. Но, как представлялось в XX веке, стихотворение Абая звучало совершенно иначе: оно не только использовало такое новшество, как восьмистрочные строфы вместо традиционного копеевского толгау, но, что не менее важно, высказывалось куда более сурово. Зададимся вопросом: кто переделал стихотворение Копеева подобным образом, а затем приписал его поэту по имени Абай?
В 1994 году советская исследовательница Ушкультай Субханбердина опубликовала обзор прозы и стихов, опубликованных в «Киргизской степной газете» с 1888 по 1902 год, но не включила в раздел, посвящённый 1889 году, тексты Букейханова и Копеева[27]. Этот факт может служить доказательством того, что некоторые учёные давно знали правду: в сталинское время советские поэты и пропагандисты получили задание вымарывать из казахской истории Букейханова и Копеева и приписывать их идеи и труды поэту и мыслителю по имени Абай.
Субханбердина, как и некоторые её советские коллеги, в том числе Хайржан Бекхожин, Михаил Фетисов и Заки Ахметов, указывали на таинственность первого появления текстов Абая в XIX веке. Дважды, в 1964, а затем в 1996 году, Субханбердина указывала на невероятное сходство между канонической поэмой Абая «Искандер» и рассказом «Надменный военачальник», опубликованном анонимным автором в «Киргизской степной газете» в январе 1895 года; Субханбердина открыто предположила, что автором рассказа мог быть сам Абай[28]. Это предположение прозвучало как гром среди ясного неба. Коллеги Субханбердиной, возможно, встревоженные сходством поэмы Абая и анонимного рассказа в «Киргизской степной газете», выступили с несколькими разными теориями. Многие считали, что поэму Абая вдохновил эпос «Искандер-наме», написанный в XII веке персидским поэтом Низами – несмотря на то, что Абай придерживался прямо противоположного взгляда на героя поэмы, осуждая его за алчность и расточительность. Кроме того, гипотеза Субханбердиной означала, что Абай, возможно, был не только поэтом, но и автором прозаических рассказов. Что же заставило одного из самых уважаемых советских учёных выдвинуть подобное предположение? Это означает, по меньшей мере, что Субханбердина желала усложнить официальную биографию Абая и понимание этой биографии читателями.
Рассказ «Надменный военачальник» вышел в «Киргизской степной газете» в 1895 году. Это не совпадение. 1895 год ознаменовался и другими событиями, связанными с историей текстов Абая. В газете появились новые тексты и новые идеи, которые в XX веке будут приписаны Абаю. Например, некто, писавший под псевдонимом Ш.Х. прислал в газету открытое письмо, содержавшее не только идеи, но и фразы, которые почти в точности повторятся в двух стихотворениях Абая. В одном письме, раскритиковав нескольких казахов – авторов писем в газету за то, что они пишут только с целью льстить крупным чиновникам, Ш.Х. заметил: «Даже если мы пишем, зачем подписываться настоящими именами? Всё с той же целью пустой похвальбы»[29]. Эта же мысль содержится и в знаменитом заявлении Абая по поводу анонимности, прозвучавшем много лет спустя: «Не стремись узнать имя написавшего, лучше запомни его слова».[30] Впоследствии Ш.Х. подверг критике редакцию газеты за публикацию сказок, не служивших никакой общественной цели: «Эта газета печатается для того, чтобы читатели могли брать друг с друга пример, учить друг друга. Не для забавы». Почти так же высказался и Абай в своей знаменитой фразе: «Не для забавы я слагаю стих, не выдумками наполняю стих, для чутких слухом, сердцем и душой, для молодых я свой рождаю стих…»[31] В советское время учёные, обеспокоенные слишком большим сходством фраз из письма Ш.Х. и знаменитейших поэтических строк Абая, предполагали, что за псевдонимом Ш.Х. скрывался «Шакарим Кудайбердиев», и это письмо, написанное юным Шакаримом, впоследствии усовершенствовал его дядя Абай[32].
В газете нередко встречались опечатки, и инициалы С.Г. и Ш.Х. могли относиться к ещё одному человеку – Султану Шахин-Герею Букееву. О нём мало что известно, кроме того, что он получил высшее образование в Омске, прекрасно владел как казахским, так и русским языками, был талантливым поэтом, и, возможно, был старшим родственником Букейханова. По данным как минимум одного источника, Шахин-Герей собирал казахскую народную поэзию, и, подобно Ибраю Алтынсарину, составил казахскую хрестоматию[33]. Работал ли Шахин-Герей редактором, писал ли он в газету – неизвестно; лишь дальнейшие архивные изыскания могут пролить свет на профессиональную деятельность этого образованного потомка казахских ханов.
Почему Букейханов использовал так много псевдонимов? Для этого могло быть много причин. Принимая во внимание его интерес к русской литературе, нетрудно понять, почему он использовал некоторые псевдонимы, в первую очередь А.Н. и Перепёлка (в «Киргизской степной газете») и V. (в различных русских газетах в 1896-1897 годы, а затем в 1908-1909 годы)[34]. Эти псевдонимы очень сходны с теми, под которыми Николай Некрасов, поэт и редактор влиятельного русского литературного журнала «Современник», публиковался как в самом «Современнике», так и в других изданиях: Н.Н., Перепельский и В. Возможно, что Букейханов намекал своим читателям на то, что он, подобно Некрасову, будучи редактором, публикуется в собственной газете.
Очевидно, что Букейханова вдохновил пример Некрасова, часто писавшего под псевдонимами. Подобно Некрасову, он, вероятно, стремился создать активную общественную площадку, на которой проходило бы открытое обсуждение актуальных вопросов между многочисленными участниками. Но могли быть и другие причины для использования псевдонимов. Возможно, Букейханов, будучи чингизидом, не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с поэзией или каким-либо иным художественным занятием. Букейханов намекнул на этот мотив в статье 1905 года, в которой он впервые упомянул имя «Абай», и в которой он объяснил отказ Абая от поиска славы поэта таким образом: «Возможно, он не хотел позорить себя званием поэта, ведь степные вельможи презирали поэтов. Киргизские султаны гордились тем, что среди них не было ни шаманов, ни поэтов»[35]. Эти строки странны и противоречат словам самого же Букейханова, который немногим позже сообщил, что Абай был потомком судей (биев), а не султанов. Весьма вероятно, что слова об отказе Абая от личной славы относились к положению самого Букейханова. Возможно, представление его племени торе о своём превосходстве в обществе и стало главной причиной, помешавшей Букейханову публиковать стихи в «Киргизской степной газете» под собственным именем.
Какой бы ни была причина, нет сомнений, что Букейханов отделял свою политическую карьеру от своей деятельности как журналиста и литератора. До самого своего расстрела в 1937 году он продолжал публиковать под разными псевдонимами литературные переводы, критические статьи и поэзию, в то время как статьи и речи, связанные с его ролью лидера Алаш-Орды, выходили под его собственным именем. Но после большевистской революции тактика Букейханова обернулась против него самого. Оказалось, что слова, написанные им много лет назад под разными псевдонимами, можно украсть и исказить, и это с готовностью сделают советские пропагандисты, получившие указания относиться к Букейханову как к врагу народа.
[1] Библиотека Томского государственного университета сделала много выпусков «Дала уалаятының газеті» доступными онлайн, тем самым открыв доступ к важной, но малоизученной части истории казахов.
[2] Гәзет шығаратындардан. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 1-саны.
[3] Көпей-ұлы Ж. Баян ауылдан. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 48-саны.
[4] Остроумов Н.П. Сарты. Этнографические материалы. Ташкент, 1896. С. 171.
[5] Ремнёв А.В. Татары в казахской степи: соратники и соперники Российской империи. // Вестник Евразии. 2006. № 4. С. 24.
[6] Көпей-ұлы Ж. Қазаққа пайда мынау малын бақсын. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 45-46-саны.
[7] Қыр баласы. Хат баспаханаға. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 24-саны.
[8] Сильченко М.С. Абай и русские демократы. 1947. № 10.
[9] Фетисов М.И. Зарождение казахской публицистики. Алма-Ата, 1961. С. 322. Фетисов цитирует диссертацию Хайржана Бекхожина, опубликованную в 1949 году.
[10] Букейханов А.Н. Киргизы. // Формы национального движения в современных государствах: Австро-Венгрия. Россия. Германия. / Под ред. А.И. Кастелянского. СПб., 1910. С. 593-594.
[11] Субханбердина Ү. Айқап. Алматы, 1995, 16-17 бет.
[12] Сатыбалдиев А. Духовное наследие. Алматы, 1987.
[13] Толстой Л. Қажы Мұрат. Мәскеу, 1924
[14] Трагедия казахского аула. 1928-1934: Сборник документов / Сост. А.С. Зулкашева (ответств.), Г.Т. Исахан, Г.М. Каратаева. – Алматы, 2013. Т. 1. С. 692.
[15] А.Н. Ықтиятты болыс. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 45-саны.
[16] С.М.Ш. Баян ауылдан. // Дала Уалаятының Газеті. 1890, 3-саны..
[17] Жанатай-ұлы К. Атауы жоқ өлең // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 7-саны. Авторы мен Атауы жоқ өлең // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 12-саны.
[18] Анастасьев Н.А. Абай: Тяжесть полёта. М., 2008. С. 196.
[19] Фетисов М.И. Зарождение казахской публицистики. Алма-Ата, 1961. С. 322; Субханбердина Ү. Абайдың көзі тірісінде басылған шығармалары. Дала Уалаятының Газеті: 1888-1902. Алматы, 1996, 20-бет.
[20] Көпей-ұлы Ж. Баян ауылдан. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 48-саны.
[21] Әуезов М. Абай туралы Көкпай ақсақал мен баласы Тұрағұлдың естеліктері (воспоминания). // Абай Құнанбайұлы. Толық жинақ. Қызыл Орда, 1933, 385-386 бет.
[22] Бекхожин Х. Қазақ баспасөзінің даму жолдары (1860-1930). Алматы, 1964, 50-бет; Фетисов М.И. Зарождение казахской публицистики. Алма-Ата, 1961. С. 53.
[23] С.Г. Көктем. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 17-саны..
[24] Алтынсарин И. Киргизская хрестоматия. Оренбург, 1906 (первая публикация в 1879 г.). С. 85.
[25] Потанин Г.Н. Казах-киргизские и алтайский предания, легенды и сказки // Живая старина. Вып. 3. Пг., 1916. С. 189.
[26] Көпей-ұлы Ж. Атауы жоқ өлең // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 45-46 саны.
[27] Субханбердина Ү. Дала Уалаятының газеті: 1888-1902. Алматы, 1994.
[28] Субханбердина Ү. Әңгіме авторы Абай емес пе екен? // Қазақ Әдебиеті. 1964, 20 қараша. Үшкөлтай Субханбердина. Абайдың көзі тірісінде басылған шығармалары. Дала Уалаятының газеті: 1888-1902. Алматы, 1996, 21-22-бет.
[29] Ш.К. Баспаханаға хат. // Дала Уалаятының Газеті. 1895, 49-саны.
[30] Абай. Өлсем орным қара жер сыз болмай ма. // Абай шығармаларының екі томдық толық жинағы. / Ред. Е. Дүйсенбайұлы. Алматы, 2005. 2-том, 22 бет.
[31] Абай. Мен жазбаймын өлеңді ермек үшін. // Абай шығармаларының екі томдық толық жинағы. / Ред. Е. Дүйсенбайұлы. Алматы, 2005. 1-том, 94-бет.
[32] Субханбердина Ү. Дала Уалаятының газеті: 1888-1902. Алматы, 1994, 799-бет. Түсініктер. // Абай шығармаларының екі томдық толық жинағы. / Ред. Е. Дүйсенбайұлы. Алматы, 2005. 1-том, 94-бет.
[33] Bennigsen А., Lemercier-Quelquejay С. La presse et le mouvement national chez les musulmans de Russie avant 1920. Paris, 1962.
[34] Букейханов А.Н. = Бөкейхан Ә.Н. Шығармаларының толық жинағы = Полное собрание сочинений в 9 т. Монографии, научные исследования, статьи, литературные переводы / құраст. Ж.С. Аққұлұлы. Астана: Сарыарқа, 2009-2013. Т. 1. Астана, 2019. С. 539-540.
[35] Букейханов А.Н. Абай (Ибрагим) Кунанбаев. // Семипалатинский листок. 1905. Вып. 250.