Источник материала: Blogbasta.kz – интеллектуальная площадка креативного класса для креативного класса.
Данный пост посвящается человеку, который помог нам обрести свои корни в то время, когда официальная пропаганда пыталась от них всячески откреститься, стереть из памяти. Имя этого человека – Ильяс Есенберлин. Горный инженер, писатель, фронтовик и просто Гражданин, для всех нас он является примером того, как можно быть и оставаться Человеком даже в нечеловеческих условиях, как можно выражать свою позицию и исполнять свой гражданский долг даже тогда, когда это чревато гонениями и риском, без всяких оправданий и ссылок на обстоятельства. Именно он, языком героев своих произведений первым заговорил о нашей богатой истории, позволив нам обрести свое национальное достоинство и идентичность. Он был упрямым, прямодушным человеком, не терпящим несправедливости. Он публично протестовал против бездумного освоения целины и передачи земель в состав Узбекистана Юсуповым.
Еще в 60-тых годах, он первым открыто выступил за реабилитацию расстрелянных алаш-ординцев и их наследия – поступок по тем временам не только смелый, но и дерзкий. Без него не случился бы Желтоксан 1986 года. Без его поддержки и совета, Олжас Сулейменов никогда не написал бы свою культовую «АЗ и Я». В тоже время – Ильяс Есенберлин был первым, по-настоящему, народным писателем. Его самодельные «самиздатовские» книги зачитывались до дыр, передавались из рук в руки. Его трилогия «Кочевники» за 30 лет была издана более 50 раз общим тиражом в 3 миллиона экземпляров. Вся его жизнь – это бег с препятствиями, это борьба за свободу выражения мысли. В каком-то смысле наше поколение тридцати-сорокалетних – это потерянное поколение. Хотя бы потому, что среди нас нет человека с такой харизмой, с таким мироощущением. Тем притягательнее и величественнее выглядит сегодня его фигура.
Ниже, вы можете прочесть историю травли великого писателя, рассказанную от лица одного из ее активных участников – Бекежана Тлегенова. В какой-то степени – это покаянная исповедь. Она не лишена попытки переложить вину на других, но, тем не менее, умный читатель сумеет отделить зерна от плевел.
Тайны тихого омута
Бекежан Тлегенов
По просьбе автора перевода, его фамилия не указывается.
Общеизвестно, что наша современная литература делится на 2 периода: до Ауэзова и после Ауэзова. Для постаэузовского периода характерными стали такие негативные явления, как мелкотемье, изобилие мелких споров, скандалов, разоблачений и т.д. Сдерживание подобной, далеко не творческой возни вокруг литературы стало неподвластным последователям великого писателя. Все, что наносно, пресекалось при жизни Ауэзова. Теперь все это стало бесконтрольным полем брани. И литература нравственно осиротела… К литераторам среднего уровня примкнулась всякого рода мелкота и они, почувствовав вольность и вседозволенность, стали искать себе место не столько под солнцем, сколько в первых рядах «царства слова». Началось соревнование не талантов, а тщеславия.
У них появилось огромное желание стать «великими» за счет искусственных званий, титулов, наград и высоких покровителей. В их больном воображении вакантным оказался «трон» Ауэзова. И лавина хлынула туда же. Многие неприглядные вещи, суетливая спешка к заветной высоте, зачастую пустыми руками и гнусными помыслами, естественно, снижали уровень литературного мастерства недавних прошлых лет – времен М. Ауэзова. Некоторые писатели создали группировки и стали допускать оскорбительные выпады в адрес более удачливых коллег. В итоге, литераторы стали терять былое взаимоуважение, оказание почестей по заслугам, справедливую оценку творчества других. Получилась, сравнимая с 1937 годом, беспощадная, несправедливая, разнузданная атака на казахскую литературу и культуру изнутри. Все почувствовали отсутствие Мухтара Ауэзова. Теперь уже было некому защищать чистоту и благополучие нашей литературы. Каждый оберегал сам себя в одиночку.
На все это было две причины. Первая, любой ценою, без творческих мук, адского труда, тяжелых поисков, но, мешая и унижая других, самым кратчайшим путем занять достойное место в первом эшелоне и стать обладателем самых громких званий.
Вторая причина – все, что делал Н. Хрущев в начале 60-х годов в Москве в сфере литературы и искусства, эхом отдавалось в Алматы. Действия главы державы тогда развязали руки кое-кому и на местах. В результате налицо авантюризм, левацкие заскоки, некомпетентное вмешательство в литературу, которая являлась опорой идеологии. Отсюда пошло желание наказать наиболее ярких личностей функционерами. А серость рьяно включилась в эту кампанию от зависти и злобы. Чтобы мстить.
Против казахской национальной традиции, искусства с целью ее форсированной подмены европейской культурой наиболее активно и открыто выступили Исмаил Юсупов и Нурумбек Жандильдин. Они резко критиковали Олжаса Сулейменова, Абиша Кекильбаева, Жусупа Кадырова и О. Сарсенбаева. После этого А. Кекильбаев и О. Сарсенбаев перестали писать стихи! От них сильно пострадал Ахмет Жубанов за развитие казахской национальной музыки. Они были искренне убеждены в том, что национальное искусство, литература, культура совершенно не соответствуют требованиям союзного уровня. От невежества и малограмотности.
С 1969 года я работал в отделе культуры ЦК КП Казахстана, который имел 2 сектора: литературы и искусства. Я курировал казахскую художественную литературу, А Владислав Владимиров – русскую. Отделом заведовал Михаил Исиналиев.
Изначально отдел создавался ради оказания помощи творчески организациям. Но, к сожалению, на практике все получалось наоборот и главной задачей кураторов стало быть на страже идейной бдительности. Бесспорно то, что на нас возложили важное и ответственное дело, так как в условиях политического противостояния сверхдержав литература и искусство стали испытательным полигоном.
Если в Москве отдел культуры ЦК КПСС устроил гонения Александру Твардовскому, то и мы на местах должны были подражать Центру. Так и получилось. Наказали журналы «Простор», за повесть Александра Солженицына, «Жулдыз», за роман о голоде 30-х годов и др.
Видимо случайно, но тем не менее, выход романа И. Есенберлина «Хан Кене» совпало с появлением нашего отдела. Вокруг этого романа возникло много нешуточных разговоров, споров. Стихи О. Сулейменова в сборнике «Глиняная книга» о Ермаке тоже показались подозрительными. И мы стали искать идейных врагов – «волков в овечьей шкуре». Жесткой критике подвергли профессора Х. Махмудова за попытку реабилитации Шакарима и Магжана Жумабаева. Наш отдел имел доступ к архивам КГБ. И мы знакомились с их материалами. Читали о Жусупбеке Аймаутове. Но нас потрясла записка чекиста А. Карасартова, который с гордостью заявлял о том, как он безжалостно расстреливал великого сына казахского народа – Шакарима.
Поскольку наш подотдел культуры входил в состав идеологического отдела ЦК КП Казахстана, то мы, соблюдая общепринятый стиль партработника вне здания ЦК, предпочитали говорить как можно меньше. Присутствуя по долгу службы на собраниях Союза Писателей, лишь слушали ораторов, но сами молчали до конца собрания, хотя имели мнения и было, что сказать. Так собирали информацию. Еще удивило меня то, что, оказывается, в номенклатурной среде нет такого привычного понятия, как друг, товарищ. Есть лишь вертикаль: начальник всезнающий и слепой исполнитель – подчиненный. Здесь авторитет человека нисколько не зависит от его человеческих, интеллектуальных и других качества, а только от высоты занимаемой должности. А в творческой среде все же ценили талант. В постауэзовский период и литераторы тоже стали внедрять у себя номенклатурные порядки, со всеми их интригами, раболепием, узколобием и прочими пороками.
Мы постоянно готовили секретарю ЦК по идеологии отчеты. С нашего отдела требовали не хвалебные, а критические материалы. По ним затем писали доклады для секретаря. Малоизвестные и среднего уровня писатели их не интересовали. Требовали критические материалы на популярные в народе книги, на их авторов, чтобы продемонстрировать им – кто в доме хозяин. В. Владимиров имел темную тетрадь – своего рода досье на всех «ходовых» авторов. Мне было гораздо труднее, так как я с упоением читал все книги, прежде всего новые. Поскольку я был в курсе недостатков всех книг того времени, естественным образом, я в своих отчетах указывал наиболее существенные факты, интересные детали, важные фрагменты из книг разных авторов независимо от их известности. Но с меня требовали «жареные вещи» из произведений самых крупных писателей. Это нужно было нашим идеологам для острастки, чтобы показать членам ЦК масштабность своей политической и государственной деятельности. Известно, что при желании можно найти недостатки у любого мастера, если не в художественном, то в идеологическом плане наверняка.
Я знал, что если писателя критикуют с высокой трибуны ЦК, то его книги впредь не будут издаваться. Для писателя это самая страшная трагедия. Личная драма. Мои начальники требовали не просто объективную оценку, а оскорбительную, уничтожающую критику и убийственные примеры творческой неудачи, аполитичности. Когда докладчик издевался над кем-то, только тогда полусонный зал начинал шевелиться, становилось веселее, смеялись, даже хохотали. В этом заключалась ценность доклада. Сам докладчик тогда выглядел как принципиальный, честный, наблюдательный и подкованный идеолог. Ради амбиций секретаря ЦК и его фальшивого авторитета многие писатели стали жертвой – опозоренными и униженными.
Как ни парадоксально, большая часть негативной информации была добыта не нами, она поступала извне. То есть отрицательные отзывы предоставлял Союз Писателей, нас пичкали ими отдельные писатели. Причем наиболее известные и влиятельные писатели шли мимо нас прямиком к секретарю ЦК, и там, с пеной у рта, ругали тех своих коллег, кого они не любили. Мы знали, что у них гнусные планы и низменные мотивы, и их гложет зависть.
В то время, когда я курировал казахскую литературу в ЦК, наиболее колоритной жертвой беспощадной травли стал, прежде всего, и главным образом Ильяс Есенберлин. Каждый раз, когда выходили его книги, в ЦК приходил караван недовольных жалобщиков. Причем их количество росло из года в год. Надо сказать правду о том, что ответственные работники идеологического отдела ЦК не стали защищать И. Есенберлина. Напротив, ответственные работники ЦК сами примкнули к этой группировке. У них не было намерения пожалеть Ильяса. Они были готовы его стереть с лица земли. Безжалостно. Димаш Кунаев практически спас И. Есенберлина от дикого, яростного произвола его современников.
Время было такое. Я много раз получал грубые замечания и выслушивал дерзкие упреки от таких докладчиков за то, что не всегда им находил сокрушительных критических примеров. Заведующий отделом М. Исиналиев мне делал замечания многократно. В таких случаях уходишь в себя и мучаешься. Будучи писателем, я понял, что это вовсе не должность литератора, а строго сухого партийного функционера.
Прочитал бесконечное число книг за один год и испортил свое зрение. И впервые стал очкариком. Теперь стал изучать книги выборочно. Кроме того, необходимо было быть в курсе различных подводных течений в творческой среде. А каждый солидный писатель – это своего рода государство со своим отдельным миром. Поэтому, в таком сложном коллективе, как Союз Писателей, постоянно кипели необузданные страсти. Все это доходило до ЦК благодаря усилиям самих писателей. Они с доносами ходили и к моему начальнику, и секретарю по идеологии, и даже к самому Д. Кунаеву. Наиболее неприятным для нас делом был сбор информации, т.к. верхи, в лице Саттара Имашева придавали значение слухам, домыслам и кривотолкам, исходящих от различных группировок. Я, наконец, понял значимость обычных, безобидных на первый взгляд сплетен и их убойную силу. Не думал, что сплетни настолько коварны, разрушительны и опасны для адресата, похлеще официоза.
Больше всех разговоров было вокруг Ади Шарипова, И. Есенберлина, О. Сулейменова, Кабдыкарима Идрисова. Тов. Имашев их недолюбливал. Недовольство большинства писателей ими было не с проста. Например, А. Шарипов был первым секретарем Союза Писателей и его, как и его предшественников Сабита Муканова, Габита Мусрепова и Габидена Мустафина, противоборствующие группировки пытались свалить с престижной должности в надежде на ее захват. А Есенберлина, Сулейменова и других презирали за их творческую удачу, которую они квалифицировали как простое везение, случайную фортуну, но никак не проявлением природного дарования. Точнее не хотели признавать. В этих условиях, оказывается, Ильяс Есенберлин не сидел сложа руки, а по уши погряз в «грехах». Каким-то образом стал директором единственного в республике издательства художественной литературы «Жазушы», где выходили книги всех наших писателей. Комедия заключалась в том, что до этого момента он в писательской среде был никем. Его поступок похоронил надежды всех многочисленных претендентов на данный ключевой пост на значительный период времени. Ведь подобную обиду никто никогда не простит. Особенно не простил ему С. Имашев.
Эту историю затем Ильяс сам неоднократно рассказывал. В общем, освободили прежнего директора издательства Еркешова. С. Имашев подготовил трех своих кандидатов. Ильяса, которого при бывшем секретаре ЦК Н. Жандильдине подвергавшегося на всех собраниях жесткой критике и названного «самым опасным националистом» тогда собрались уволить со скромной должности рядового редактора «Казахфильма». От безысходности Есенберлин идет к Кунаеву, а он его назначает на эту должность. С. Имашев был вынужден согласиться с данным решением первого. Секретарь ЦК по идеологии тогда и затаил обиду на него. С. Имашеву советчики нашлись быстро и с большим усердием снабдили его компроматом на Ильяса. Откопали то, что он в 40-м году сидел в тюрьме, еще тогда был назван «националистом», писал недостойные нашей идеологии книги и т.д. А все неприятности, связанные со скандалом вокруг романа «Хан Кене», были еще впереди.
Писатели добились своего. Порядочный и уважающий себя А. Шарипов сам добровольно покинул свой пост. Нового первого секретаря СП Ануара Алимжанова порекомендовал Кунаеву тот же Шарипов. Сильную поддержку оказали Ануару И. Есенберлин, несколько раз посетив ЦК, а также Ислам Жарылгапов.
Вряд ли Ильяс и Ислам предполагали иронию судьбы, когда они невозможное превратили в возможное и неподходящую кандидатуру Ануара сделали подходящей своими неимоверными усилиями. Скорее не думали о своем же печальном финише. Забегая вперед, скажу о том, что со временем, не дожидаясь 60-летнего юбилейного возраста, Ануар во время отпуска, отдыхающего Ильяса Есенберлина уволил с работы и преждевременно отправил в на пенсию. То есть списал. И. Жарылгапова отправил туда же. Почему Алимжанов отплатил черной неблагодарностью двум своим покровителям – остается загадкой.
А. Алимжанов свою работу начал с организационных вопросов. Видимо, Жубан Молдагалиев рассчитывал на должность первого секретаря, или обиделся на ЦК, не знаю, но оставаться впредь вторым секретарем отказался. На место Жубана пришел известный писатель, директор издательства «Жазушы» И. Есенберлин. Это сейчас я говорю «известный», тогда его никто к такому разряду не относил. Потому что в то время среди литераторов существовал негласный иерархический список, в котором Есенберлина еще не было. Эта элитная группа ревностно защищала свои ряды от случайных писателей. В эту дверь нельзя было войти без спросу в полный рост. Только медленно, осторожно, ползком. Патриархам словесности была не по душе популярность романа «Хан Кене» в народе. Их раздражал яркий талант Ильяса. Им казалось, что Есенберлин незаконно вторгается в их заранее и давным-давно составленный список живых классиков. Мало того, разрушая субординацию, вытесняя кое-кого на более низкий ранг. Они не хотели считать его равным среди равных. Думаю, что вся последующая скандальная возня вокруг Ильяса была лишь следствием изначального их протеста.
Недовольные деятельностью Союза Писателей литераторы осуждали не Ануара, а Ильяса. Шквал критики посыпался не на Алимжанова, а на Есенберлина.
В отличие от Жубана Ильяс сходу включился в работу СП. Действовал активно, многопланово. Кроме своей работы, брал на себя часть обязанностей первого секретаря СП. Явно перегружал себя, но и стал командовать. Почему-то Ануар дал ему волю. Он имел на него влияние. На собраниях Ильяс не всегда поступал дипломатично, вынося свой вердикт. Все это сильно возмущало сидящих в зале «друзей». Без него не решались серьезные вопросы организационного характера. В его руках оказалось руководство издательствами. На всю работу СП Ильяс теперь имел влияние. Соответственно, многие были очень недовольны.
У Илекена был странный характер. Упрямый, бескомпромиссный человек. Он не умел подстраиваться под кого-либо. Всю жизнь он был гонимым. Титаническими усилиями издавал свои книги. И тут же подвергался беспощадной критике. Несмотря на все эти избиения, Ильяс писал одну книгу за другой. Он обладал силой духа и стойко переносил удары судьбы. Был обижен, но сломлен никогда.
До Есенберлина считалось преступлением не то что написание подобной книги, а даже упоминание данной темы. Роман Ильяса «Хан Кене» имел эффект грома среди ясного дня, молнии в темном небе. Не успела выйти книга, люди вмиг ее разобрали. Не всем она еще и досталась. Теперь имя Есенберлина стало притчей во языцах у всего народа. Причем, эта известность была не легковесной, не временной. Людям он понравился в действительности и не случайно. Навсегда он стал любимым писателем соотечественников. В истории нашей литературы тех лет и ранее, и позднее не было ни разу такого случая, когда за один год автор становится легендарной личностью.
Затем он каждый год стал писать по одному роману. Не успела высохнуть типографская краска «Хан Кене», как он приступил к написанию продолжения романа, то есть второй книги знаменитой трилогии «Кочевники» — романа «Заговоренный меч». Вначале не понимали, что Есенберлин крупный писатель. Не хотели понимать. Не то что великий, даже звания обычного рядового писателя считалось многоватым. А главное, не смогли простить за то, что он так лихо стал в народе автором, чьи исторические романы люди читали с любовью и трепетом.
У других писателей не хватало смелости освоить столь глобальную эпическую тему казахской литературы – историческую. Причем Ильяс оказался не просто храбрым, но и удачливым первопроходцем. За это его ненавидели. Данный факт не рассматривали как гражданский подвиг. Напротив, нашли крамолу: недостатки, восхваление прошлого националистом, пропаганда чужой идеологии от его ущербного сознания, политическая близорукость, идейная незрелость, ограниченность кругозора. Об этом ему говорили прямо в лицо! Так упрекали. Случись это немного раньше и ему повесили бы ярлык «враг народа» и, не моргнув глазом, уничтожили бы физически. Тем не менее, ругали его везде, ставили подножки, старались унизить, обивали пороги и клеветали, как могли. Главное обвинение: его исторические романы – чуждые нам вещи, казахской литературе чести не прибавить, опасное произведение с ностальгией по проклятому прошлому. Требовали запрета.